[kei-home]

А я дописала вторую главу ) Не ожидала, что дело повернется так. Но я очень сильно парилась над тем, как начать. Пришла к сему варианту и вроде как даже довольна. Хотя черт знает. И, получается, что семья из Витрида в сюжет (пока что) не вписывается.
На самом деле, я и про Иланэ-то сомневалась, но она дочь Нэя и Рэн, а значит, обязана быть.
Хм, нормально, что Полло было так мало? Как-то я непривычно пишу...

Глава 1 кусок 1

1

За всю свою жизнь Полло ни разу ничего не искал. Не имея конкретных желаний, кроме как сытно поесть и долго поспать, он не заполнял голову ненужными стремлениями и порывами. Он искренне верил, что коль вещи суждено очутиться на твоем пути, она непременно там окажется, вне зависимости от того, хочешь ты ее там увидеть или нет. Следуя негласному правилу, гласящему о неизбежности судьбы, Полло никогда не огорчался, если у него чего-то не было, и не радовался, когда у него что-то появлялось. Иначе и быть не могло. И, встретив на могиле своего отца Ханаэль, молодой человек ни сколечко не удивился тому, что старуха покинула уютный дом и вышла прямо под удары холодного осеннего ветра. Ее фигура, застывшая среди высокой травы на вершине холма, казалась темным валуном, не сходящим со своего места уже несколько десятилетий. Несмотря на ветер, ни один волос не выбился из тугой прически старухи. Вместе с телом Ханаэль на ее лице замерли все эмоции, и Полло отбросил все попытки разгадать, о чем она думает в данную минуту. Вместо этого юноша печально вздохнул, окинул взглядом холм и развернулся. Он не собирался мешать Ханаэль. Полло помнил, как хорошо она относилась к его отцу.
Он ушел, оставив старуху молча предаваться воспоминаниям. Воспоминания те были не из приятных. Ханаэль любила поворошить былое, особенно связанное с ее незабываемой персоной. Но водились в ее голове и мысли, которые хотелось поглубже запереть в далеких уголках памяти. Надеяться, что старческий склероз поможет справиться с сим трудоемким делом, не приходилось. Ум Ханаэль до сих пор был чист и светел, как хрустальные бокалы на королевском столе. Да и, честно говоря, она сама не горела желанием забыть о старом друге, с которым пережила не самые плохие годы. К глубокой скорби, она говорила не о своем супруге, чья могила находилась ближе к деревне, на общем кладбище, а о Креоне Мардфэ.
Могла ли как-то измениться жизнь Полло, если бы он подошел тогда к Ханаэль, никто так и не узнал. Сам Полло без тени сомнения ответил бы, что нет, не могла. Так или иначе, но, постояв немного над могилой, Ханаэль с неудовольствием скривила губы и, словно придя к какому-то неприятному решению, покинула холм. Не прошло и дня, как она оказалась в соседнем городишке, горя желанием отыскать одного человека из ее многогранного прошлого.
Ханаэль давно не покидала границ деревни. Она старалась не утруждать себя путешествиями, учитывая свой вызывающий уважение возраст, и ощущала себя не в своей тарелке, пробираясь к месту встречи через шумных и назойливых людей. В молодости Ханаэль слушала гул толпы, как особую разновидность музыки, и с трудом представляла свое существование без расталкивания зазевавшихся детишек и перепалок с местными жителями. Сейчас старухе приходилось ограничиваться кислыми минами и легкими, но, тем не менее, язвительными репликами. Когда ее кто-то в очередной раз толкнул в костлявый бок, Ханаэль не выдержала и чуть не припустила бегом, представляя, какую плату за моральный и физический ущерб потребует у того, кто заставил ее покинуть безопасный дом и вернуться в мир, давно ею оставленный.
Адрес она помнила смутно, и пришлось немного побродить по округе, прежде чем в глаза Ханаэль бросилась крыша с красной черепицей. Не изменились и выкрашенные в яркие цвета стены дома. Скривив губы в подобие ухмылки, Ханаэль с трудом удержалась от того, чтобы не развернуться и уйти. Меньше всего на свете ей хотелось возвращаться в этот сумасшедший дом.
Все же важность дела пересилила неприязнь, и Ханаэль по-хозяйски распахнула двери. Внутри ее встретила пополнившаяся коллекция разномастной рухляди. Хозяин дома считал себя коллекционером, подлинным ценителем искусства, человеком, наделенным редким даром видеть в вещах прекрасное. Ханаэль в его прекрасном могла разглядеть только кучу мусора, да и то, через пару минут и внимательно присмотревшись. Еще тридцать лет назад она мечтала сжечь дотла весь дом вместе с его единственным жильцом, и не ощущала по этому поводу особой вины.
Ханаэль поморщилась и вошла внутрь. Она не собиралась стучаться и вместо этого принялась с отвращением осматривать убранство дома. Ужасающие цветовой гаммой и содержанием картины, перебитая и заново склеенная посуда, огрызки свечей и проеденная молью одежда: все это не шло ни в какое сравнение с полком глиняных фигурок, расставленных вдоль целой стены комнаты. Ханаэль считала, что они идеально подошли бы для наведения порчи, за что частенько вознаграждалась чтением длинных лекций на тему невежества и непонимания мировых ценностей. После выслушивания красноречивых монологов, Ханаэль приходила к выводу, что она не просто ничего не понимает в искусстве, но и вообще в жизни.
Смешно сказать, но Ханаэль не ощущала ностальгии. В свое время она с радостью покинула этот дом, гадая, как могла провести в нем так много времени? С тех пор, если она и вспоминала о нем, то с крайней неохотой и в нелицеприятном свете. К хозяину дома она испытывала особенную нелюбовь и частенько в своих чувствах металась от раздражения к лютой ненависти.
И, если уж вспоминать о нем…
- Кто же ко мне пожаловал? – раздался голос со второго этажа. Голос прогибался под тяжестью собственного ехидства и самодовольства. Его звучание заставило голову Ханаэль отозваться дикой болью.
Она не соизволила ответить и с раздраженным видом опустилась на софу. Старуха специально заняла позицию, чтобы хозяин дома смог в первую очередь оценить ее прожигающий металл взор и поумерил спеси. На лестнице, ведущей на второй этаж и обставленной цветочными горшками, показался тощего вида старик. Он довольно улыбался сохранившимися в идеальном состоянии зубами и поправлял на носу огромные круглые очки. Одет старик был ярко, полностью соответствуя своему дому, и держал в руке необычный музыкальный инструмент, щедро усыпанный пылью.
Оказавшись в пределах досягаемости взгляда Ханаэль, старик хихикнул и без тени смущения продолжил спуск.
Ханаэль с отстраненным чувством удовлетворения отметила, что старость подарила ему горб, лысину и дрожь в коленных суставах. С другой стороны, лучше бы кто-нибудь подарил ему мозг.
- Ханна, дорогая, как же давно мы не пили вместе! – весело произнес старик, усаживаясь на стул и устраивая на колене музыкальный инструмент. Жилистые пальцы старика неуверенно скользнули по струнам, вызвав резкий визгливый звук, похожий на крик раненой жабы.
- Мы пили только один раз, и это была самая большая ошибка в моей жизни, - фыркнула в ответ Ханаэль. – Надеюсь, ты позвал меня не для того, чтобы вспоминать былое? У меня есть дела и поважнее, знаешь ли.
- Да что ты говоришь! – старик подался вперед и вперил в Ханаэль внимательный взгляд. Очки с толстыми стеклами сползли ему на кончик крючковатого носа. – Поважнее? Разве есть вещи важнее собственных детей? Или, к примеру, важнее Креона Мардфэ?
Уголок губы Ханаэль нервно дернулся, и она сказала:
- Чтобы ты знал, Креон давно мертв. Если ты припас еще шуточек на эту тему, то прошу меня от них избавить.
Лицо старика застыло. Пару секунд он обдумывал слова Ханаэль, и, похоже, даже не дышал.
- Как иногда страшна жизнь, - надо отдать должное, старик пришел в себя почти сразу и начал улыбаться как ни в чем не бывало. – Грустная ирония. Мертв, значит…
Отец Полло, Креон Мардфэ, умер семь лет назад от неизлечимой болезни. Так он сам называл то, чем страдало его тело. С тех самых пор, как они познакомились с Ханаэль около сорока лет назад, он искал лекарство. Креон не любил распространяться о своем состоянии, и то, что знала Ханаэль, было вытащено силками и вымучено потом с кровью. Узнав о его болезни, Ханаэль вызвалась помочь. Много лет она провела в бесконечных поисках, но под конец сдалась. Отбросил мысли о спасении и сам Креон. В день смерти он со спокойным лицом попрощался с каждым в деревне, словно знал, что уйдет именно сегодня.
Креона не слишком любили в деревне, и хоронили его не на общем кладбище, а на холме неподалеку. Там же лежала его покойная жена. Смотря на неухоженные могилы, Ханаэль всегда ощущала, как в груди поднимается волна гнева. Она бессильно сжимала худые сморщенные пальцы. Боль от вонзающихся в ладони ногтей не могла сравниться с бурей, играющей в ее душе. Не было дня, чтобы в такой момент Ханаэль не овладевала ярость, поэтому у нее имелось место, где она успешно от нее избавлялась.
Гоирих Коуоз был не самым приятным человеком на свете, и Ханаэль приходила на его могилу, чтобы с чувством собственного достоинства попинать надгробие. Не удивительно, что старуху в деревне считали немного неуравновешенной личностью. Иланэ, внучка Ханаэль, как-то решила проверить, чью могилу так ненавидит бабка. Увидев надгробие, девушка округлила глаза.
- Твой дед, да будет земля ему пухом, - Ханаэль смахнула невидимую слезинку и прижала руки к груди, изображая святую. – Золотой был человек! Святая душа! Такой ласковый, ранимый! Как я по нему плакала, как плакала!
Глаза Иланэ на миг стали еще шире, а потом сузились, передавая скептицизм девушки.
- Дедушка Гоирих? Разве не он прислал нам пару дней назад письмо из Витрида?
Ханаэль осеклась, прервав пылкую речь. Пожав плечами, она уныло ответила:
- В моем сердце он давно почил смертным сном, дорогая.
Ханаэль настолько ненавидела своего мужа, что решила похоронить его втайне от него самого. Гоирих все равно прознал о выходке супруги, но приехать разбираться ему не позволили занятость и лень. Впрочем, его хрупкой душе был нанесен существенный урон, и теперь Гоирих выводил из себя Ханаэль с удвоенным усердием и утроенным упорством.
Сидя на кушетке в безумном доме мужа, старуха предчувствовала, как вдоволь насладится его местью, и горестно закатывала глаза при виде его смеющихся глаз за стеклами очков.
- Значит, не выдумывал он свою болезнь… - пробурчал Гоирих, потерев гладкий подбородок. – Неприятно.
- Переходи к делу, - торопливо пробурчала Ханаэль.
- Опять торопишься, дорогая, - покачал головой старик. – И сейчас, и когда хоронила меня раньше времени.
- Я пыталась оказать всему миру услугу.
Гоирих хмыкнул. Ему никогда не удавалось переспорить жену, будь то тридцать лет назад или сейчас. Издав своим музыкальным инструментом еще пару оглушающих звуков, старик задумчиво произнес:
- Переходя к делу, я получил письмецо от нашего недалекого сынишки. Он и его девица застряли в Адаше, чтоб им пусто было. И как оттуда вообще дошло до нас письмо? Есть ж на свете чудеса…
Ханаэль кашлянула, требовательно приподняв бровь. Гоирих запнулся.
- Верно, верно, перехожу к делу. Они нашли то, что так долго искали. Нашли этот свой… Анци.
Ханаэль остолбенела. По ее спине пробежал холодок. Нет, точнее было сказать, что она сама превратилась в огромный кусок льда. То, что Гоирих произнес будничным скучающим голосом, вмиг перевернуло все ее сознание. С лица старухи сошла вся краска, и могло показаться, что пришла очередь Гоириха готовить могилу. Он приподнялся на стуле, испугавшись за состояние жены, и Ханаэль, заметив в отблеске его очков тайное злорадство, тут же взяла себя в руки. Руки при этом предательски дрожали.
- Что еще он написал? – спросила Ханаэль. Сохранять спокойствие было свыше ее сил.
- Что сплоховал, как в случае со своей женитьбой. Как вообще получилось, что он женился на милирианке? Я ведь знал, что жизнь с тобой до добра не доведет. И Иланэ ты жизнь исковеркаешь, поверь мне не слово…
- Гоирих Коуоз! – вскричала Ханаэль, не выдержав. Она вцепилась пальцами в подол юбки и слегка подрагивала. – Я убью тебя, если ты не заговоришь как нормальный человек, а не обезьяна из каравана Варры. Что написал Нэевин?
Старик отпрянул, его ловкости хватило только на то, чтобы вовремя поправить сползающие очки.
- Вечно ты так, Ханна. Не хочу с тобой больше разговаривать. Сейчас принесу письмо, и ты сама все поймешь.
Ханаэль медленно кивнула. Гоирих скрылся на втором этаже и быстро вернулся, держа в руках смятый лист бумаги. Он отбросил попытки поиздеваться над женой, как только уловил опасный блеск ее темных глаз. Обычно от такого блеска все в округе слепли, если не успевали отвернуться.
Ханаэль взяла письмо в руки. Она не была уверена, что хочет знать, о чем пишет Нэевин. Ее сын посвятил свою жизнь поискам Анци и спасению жизни Креона Мардфэ. Что он почувствует, когда узнает, что опоздал на целых семь лет?
Нэевин изредка писал, да и то только отцу. Ханаэль подозревала, что сын не хочет расстраивать ее плохими новостями. Он знал, что Ханаэль занималась поисками Анци и потерпела полное поражение, и не решался бередить старую рану.
Ханаэль резко покачала головой. В ее привычку не входило долго размышлять. Старость брала свое, приходилось признавать очевидное. Вздохнув по своей горестной судьбе, старуха углубилась в чтение. Чем дальше она читала, тем выше поднимались ее седые брови. Под конец она подняла недоуменный взгляд на мужа.
- Они смеются над нами?
- Ты сама его вырастила, - пожал плечами Гоирих, увлеченный попытками сотворить приличную мелодию. – Остальное в нем испортила милирианка.
Ханаэль поджала губы и сокрушенно покачала головой.
- Если он серьезно, то я умываю руки.
- Анци ведь действительно… дарует бессмертие? – Гоирих с любопытством оторвал взгляд от музыкального инструмента.
Старуха рассеянно отмахнулась, думая совершенно о другом:
- Бессмертия не существует, что на личном примере доказал нам Креон.
- Но ведь он…
- Поздно, все разговоры и споры теперь не важны. Если бы я могла, я бы попросила Нэевина бросить поиски и вернуться домой еще семь лет назад. Его путешествие потеряло смысл со смертью Креона, - собственные слова заставили Ханаэль болезненно поморщиться.
Писать Нэю было делом бессмысленным, так как он никогда не оставался на одном месте надолго. Он и его жена путешествовали вдвоем на красном «ките» милирианки, и с легкостью преодолевали огромные расстояния за несколько дней. Никакая лошадь не могла состязаться в скорости с «китом», что странникам было всегда на руку.
- Ты и твоя непонятная любовь к Креону Мардфэ лишили Нэевина нормальной жизни, - холодно сказал Гоирих, задетый за живое. – И ты бы смогла спокойно забрать у него цель, которую сама и навязала? Не слишком много на себя берешь, Ханна?
Старуха прищелкнула языком, позабавившись серьезным видом своего несерьезного супруга.
- Если бы Нэевин не хотел, он бы никогда не отправился на поиски Анци. Но его мнение могло бы измениться, узнай он о смерти Креона. В любом случае, сейчас нам не следует вмешиваться.
- Уверена? Мы знаем, что сейчас Нэй в Адаше, и он пишет, что ему требуется помощь. Есть смысл найти его и обо всем рассказать? – голос Гоириха сочился от яда.
Темные глаза Ханаэль, казалось, стали еще темнее.
- Нет. Нет в этом никакого смысла.
Разговор был окончен. Кое в чем Гоирих оказался прав. Нэевин посвятил большую часть жизни поискам Анци, и лишать его цели, когда та практически лежала в его руках, было, по меньшей мере, некрасиво. Если бы Ханаэль знала, где находился Нэй семь лет назад, она незамедлительно отправилась за ним и вернула домой. Сейчас, когда близилась кульминация его пути, открытие правды перечеркнуло бы целых семь лет поисков. Пускай Нэевин отыщет свой Анци и успокоится. Наверно, будет даже лучше, если он привезет Анци и спрячет его от ненужных глаз. А Адаше такой опасной вещи не место. А насчет неприятностей… Ханаэль ничем не могла помочь. У нее не было знакомых, способных бросить повседневную жизнь ради дороги в Адаш.
Так мыслила Ханаэль. В ее мыслях заключалась железная доля логики. Она не сумела вмешаться в жизнь Нэевина, когда должна была, и не хотела брать на себя ответственность, когда любое вмешательство давно перестало иметь смысл. Гоирих Коуоз, наоборот, наличием логического мышления не страдал. Он им наслаждался. Еще до прибытия несговорчивой супруги, он быстро обдумал все варианты событий и решил, что бездействие с его стороны окажется вопиющим преступлением. Гоириху изначально не нравилось, что его сын живет в богом забытой деревеньке, но спорить с Ханаэль не умел, поэтому тихо мирился с ее своеволием. Узнав, что его сын женился на милирианке, Гоирих сильно оскорбился. Настолько, что перекрасил стены дома в вызывающие красные оттенки. Когда же до его ушей дошел слух, что его девятнадцатилетний, еще совсем юный и зеленый отпрыск отправляется гулять по свету, Гоирих обиделся по-настоящему и объявил Ханаэль войну. Он не рассказывал ей о письмах Нэевина до тех пор, пока Ханаэль сама о них не разузнала. Пару раз он пытался написать сыну ответ, но его затеи терпели поражение. Однажды он занял следопыта, чтобы тот выследил супругов, но тот где-то затерялся, так и не доложив ни об успехе, ни о провале.
Гоирих действовал. В его старом теле скрывалась душа ребенка, импульсивного и глуповатого. Прочитав в последнем письме Нэевина об Адаше, Гоирих призадумался. Старик знал о свойствах Анци и возможностях, которые в нем скрывались. Припоминал он и слова пьяного в лоскуты Креона Мардфэ, однажды гостившего у него в доме.
Гоирих никогда не встречал таких людей, как Креон. Старик одновременно проникся к Мардфэ и уважением, и чувством непонятного страха. Мужчина, страдающий от страшной неизлечимой болезни, казался высеченным из камня и мог похвастаться воистину каменным спокойствием. Только под действием алкоголя он показал Гоириху то, что скрывалось в его сердце. Увиденное Гоириху не понравилось. Он не был уверен, что даже Ханаэль знала все секреты Креона, но, будучи с женой в состоянии войны, даже не подумал ей что-либо рассказать. Он бы и не рискнул, так как сам не до конца понимал услышанное. Со временем годы притупили память, и Гоирих постоянно морщился, стараясь в точности воссоздать старый разговор.
Случилось это во времена, когда Креон встретил будущую супругу и метался с выбором: продолжать поиски Анци или сдаться и остановиться в деревне. Наверно, именно по причине сложности решения Креон и обратился за советом к Гоириху. Старик Коуоз, тогда еще только начинающий седеть и обрастать горбом, с удовольствием принял предложение обсудить дела за парой кружечек чего-нибудь крепкого и развязывающего язык.
Креон никогда не выказывал своих эмоций, но в тот спокойный вечер, устроившись на веранде дома Гоириха, он судорожно вздохнул и опустил голову на ладони. Его плечи безвольно опустились. Гоириху показалось, что похлопай он Креону по спине, тот рассыплется горсткой пыли.
Разговор не хотел начинаться, и Гоирих просто пил, любуясь на низкое темное небо. Звезды перед его взором то тускнели, то вспыхивали яркими огнями, и он уже решил порадовать себя теплой постелькой, когда Креон поднял белое лицо от ладоней и прошептал:
- То, что я делал, бессмысленно?
Гоирих не любил философских разговоров – в этом они с Ханаэль были похожи. Только она не терпела, когда тратят зря ее время, а Гоириху казалось затруднительным размышлять над тем, что имеет в виду его собеседник.
- Ты пей, пей… - вместо умного и неконкретного ответа пробормотал Гоирих.
Креон послушался – настолько отчаявшимся он себя ощущал.
- Я ничего не смог изменить, - снова зашептал Мардфэ, морщась.
Он что, сейчас разрыдается? Глаз Гоириха нервно дернулся, и он быстро сказал, пытаясь вернуть собеседнику хорошее расположение духа:
- У тебя есть красавица-жена, а скоро родится ребенок, приятель! Глупо сожалеть!
В глазах Креона блеснуло такое отчаяние, что Гоирих поперхнулся. Больше ничего не шло ему в голову. Пришлось вернуться к созерцанию ночного неба, обливаясь холодным потом.
- Ты сможешь меня выслушать?
В тот момент Гоирих пожалел, что согласился пустить Креона на порог своего дома. По лицу Мардфэ откровенно читалось, что его рассказ предназначен не для простых людей. Гоирих шумно сглотнул. С одной стороны, ему не хотелось брать на себя какую-либо ответственность. С другой, его начинало мучить не отступающее детское любопытство.
И он кивнул, расхрабрившись из-за алкоголя.
Креон говорил долго, сложно и запутанно. Гоирих уже на середине рассказа начал тихо засыпать, но в сознании его удерживал холодный, как снег зимой, голос Креона. Старик тогда выслушал историю жизни настолько страшной и странной, что в его голове просто не уложилась вся масштабность проблемы. К тому же, он был пьян. Достаточно пьян, чтобы на утро стереть в памяти детали. Иначе, наверно, он бы сошел с ума.
- Значит, этот твой Анци – последний шанс, верно? – проронил под конец Гоирих, горестно протягивая Креону кружку.
Мужчина кивнул так энергично, что ударился подбородком о грудь. К тому времени он тоже много выпил и умудрялся криво усмехаться, заключая в своей улыбке страх, глубину которого Гоириху было не представить.
- Другого выхода нет, - согласился Креон. – И я полностью провалился. Мое время скоро подойдет к концу, и я должен отыскать Анци как можно скорее. Но Присцилла слаба и пропадет, если мы продолжим путь. Я не хочу ее потерять.
Отменным здоровьем Присцилла Мардфэ похвастаться не могла. Креону повезет, если она вообще сможет родить ребенка. На продолжении путешествия можно было смело ставить жирный крест. Гоирих на его месте бы не сомневался.
- Разве ты не сделал все, что мог?
- Я совершил страшную ошибку. Я упустил Анци. И теперь мне конец. Нам…
- Упустил ты, нашел кто-то еще, - безразлично отмахнулся Гоирих. – Я по молодости тоже считал себя самым нужным и незаменимым человеком на земле. Ничего, прошло вместе с прыщами. Кому ты сейчас нужнее? На данный момент? Кого ты любишь больше? Вот и весь ответ.
Креон так ничего и не ответил. Он выбрал остановиться в деревне, где проживала Ханаэль. Больше на его лице не появлялось ни сожаления, ни страха. Как и некогда раньше, он пришел к решению и следовал ему до самого конца. Как оказалось, его конец пришел семь лет назад, а Ханаэль не удосужилась написать и сообщить Гоириху о таком важном событии.
Гоирих окончательно уверился в том, что поступил правильно, когда решил действовать, получив последнее письмо Нэевина. Ханаэль будет в ярости, если узнает. А узнает она, когда будет слишком поздно.
Гоирих довольно следил за тем, как захлопывается дверь за его женой. Она ведь понятия не имеет, что он задумал. В пустую голову старика пришло следующее: Анци надо найти. Обязательно. Обрывки рассказа Креона сформировали в душе Гоириха стойкое убеждение, что без Анци будет совсем плохо. Почему – он не помнил. Помни он, может, удалось бы убедить Ханаэль, а так старику оставалось надеяться только на дочерние чувства своей внучки.
Не задумываясь о последствиях, Гоирих отправил письмо Иланэ, в котором сообщал, что ее отец Нэевин и мать Ирэна находятся в Адаше. У них неприятности, и если Иланэ хочет увидеть их хотя бы раз в жизни, ей следует поторопиться. К письму Гоирих приложил описание Анци – то, что сохранила его память. Если девушка обладала духом своей бабки, то она наверняка отправится в Адаш.
Гоирих широко улыбнулся, скользнув пальцами по струнам. Он нисколько не сомневался в том, что совершает благое и праведное дело.