Люблю людей, люблю животных. Люблю соседей и бомжей. Люблю стирать и пылесосить. Что за таблетки? Дай еще.
Сегодня все утро (и день О_о) гоняли по магазинам. Стасону понадобилась новая зимняя куртка. Мне, в принципе, она тож нужна, поэтому я примазалась следом. СпортМастер на Просвящения ужасен О_о Не шмотки, а ууу... пипец. Зато мы с папой получили нагоняй за то, что вместо нормальной обуви торчали у ласт и играли в настольный хоккей без половины игроков и шайбы. В результате протаскались по Ашану пол дня, и у меня опять температура зашла за 37 Траана, что ли, сегодня вечером помучить?
Люблю людей, люблю животных. Люблю соседей и бомжей. Люблю стирать и пылесосить. Что за таблетки? Дай еще.
Сегодня я все утро смотрела Айшилд... Меня конкретно проперло. Потом Нэ-чан сосватала кино Куда приводят мечты. Романтика и АГНСТ. Очень трогательно. Даже мое каменное сердце дрогнуло. Хотя рай мне совершенно не понравился! Он скорее вызвал отторжение - краски были слишком густые, насыщенные и темные. Ох уж этот коричневый. Зато мне понравилось место, где Крис встретил деда-проводника. Ад (эти лицаааа) был очень интересный, наверно, я таким его и представляла. Вообще, после таких фильмов начинаешь верить, что впереди тебя все равно ждет счастье... И я тоже хочу ТАКУЮ любоффь!
Люблю людей, люблю животных. Люблю соседей и бомжей. Люблю стирать и пылесосить. Что за таблетки? Дай еще.
Ну вот, теперь я пишу про уток Иногда энциклопедии удивляют. Кстати, кусочки медленно, но верно сформировываются в цельную историю. Теперь меня саму мучают вопросы: Как именно познакомились Фрерик и Ханаэль? Какого хрена Ханаэль взяла его в путешествие, если он еще был ребенком? Почему мать Лиретт не отстала от дочери, несмотря на то, что отец ее забрал с собой? Кем был муж Ханаэль, коль у нее появилась внучка? Как маман Полло видела будущее? Кем таким тайным работал папон Полло? Где они жили до деревни? Как Фрерик начал работать в библиотеке? Убьют ли Орика на службе из-за его тупоголовости?
Когда природа награждала Иланэ девичьим любопытством, щедро отсыпая в довесок как можно больше упрямства и дотошности, она никак не ожидала, что когда-нибудь, в день пятнадцатого дня рождения девочки, у Полло возникнет навязчивая идея поохотиться на уток. Ханаэль отправилась с утра получать у торговцев из Витрида очередную посылку от Фрерика, включая и подарок для внучки. Иланэ с неудовольствием подмечала, как из года в год бабка исчезает из дома до первых лучей солнца и возвращается тихо, крадучись, лелея наивные надежды не попасться на глаза девочке. Во время вручения подарка Ханаэль обычно так светилась от гордости, что у Иланэ не хватало мужества намекнуть бабке о провалившемся сюрпризе. Со временем Иланэ научилась театрально изображать бурный восторг, писк и прочую чепуху, только бы бабкины старания не ушли впустую. На пятнадцатый раз у девочки не оставалось сил даже подняться с постели, и она планировала отменить свое вечернее представление. Бабке давно пора уже было заметить, что Иланэ устала до поросячьего визга радоваться новой книге. Иланэ решила проваляться весь день в кровати, не поддаваясь бессмысленным праздничным настроениям. Она упрямо игнорировала частый стук в ставни, оповещающий о том, что под окном топчется очередной мальчишка, жаждущий вручить ей подарок. Любопытное дело, деревенские девчонки не переносили общества Иланэ, а парни, наоборот, часто звали ее резвиться во двор. К радости Иланэ, чем старше она становилась, тем реже случались подобные казусы. Полло, вечно маячивший у окон девушки, играл в этом не последнюю роль. - Ииил! – крики юного косаря одинаково звучали как зимой, так и летом, независимо от погоды, праздников и событий, происходящих в деревне. По неизвестным Иланэ причинам, он тянулся к домику Ханаэль, как мотылек к горящей лучине. - Ииил! – только один Полло из целой деревни мог повторять ее имя с утра до вечера, ни капельки не уставая и не теряя терпения. – Утки, Ииил! «Утки? - тупо повторила в голове девочка, не отрывая взгляда от написанного в книге. – Вчера были лесные демоны… Позавчера – странная пыль на площади… На той неделе – двухголовые пчелы… Но чтоб обычные утки?» - Ииил, - когда в криках Полло появлялись обиженные и расстроенные нотки, девочка обычно сдавалась и отворяла ставни. Сегодня был ее день рождения, что не придавало ей особой радости, и Иланэ сохраняла упрямую тишину. - Я и без тебя их поймаю, слышишь? И не покажу! Девичье любопытство победило плохое настроение. Да и представив, как Полло бегает по мелководью, размахивая Констанцией и пытаясь схватить утку, Иланэ испугалась и быстро высунулась из окна. Чистое лицо Полло исказилось от обиды, но, едва увидев девочку, он расплылся в улыбке. - Пошли, Ил! Они просто замечательные! - Утки? - А я о чем? Скорее, скорее! Оказалось, Полло обнаружил в лесу речушку, заросшую камышом и незаметную из-за непроходимых зарослей густого кустарника. Юноша часто бродил по самым необыкновенным местам, чудом всегда выходя сухим из воды. Он умудрялся пропадать в лесу ночами, а на утро возвращаться с радостными глазами, безумно отражающими в себе лучи восходящего солнца. Деревенские по началу думали, что Полло уходит на кладбище, и обвиняли его в колдовстве, но, после того, как он ни разу не был замечен среди могил, неприятные слухи постепенно улеглись. Иланэ не хотелось уходить до возвращения Ханаэль, но противиться Полло было выше ее сил. Она быстро натянула платье, не задумываясь о том, как будет пробираться в нем по лесу, о чем пожалела сразу же, как только ее окружили высокие кроны древних деревьев. Полло передвигался по лесу с легкостью, достойной дикого зверя, и Иланэ никак не могла за ним поспеть. Юноше не мешались ни канавы, ни цепкие кусты. Он сжимал в руках Констанцию и иногда опирался об нее, перепрыгивая через возникающие на пути толстые корни. Его тощая фигура часто исчезала из зрения Иланэ, и девочка начинала бояться, что косарь заведет ее чащу и бросит. Не так она собиралась провести свой день рождения. Но Полло всегда дожидался ее, с улыбкой протягивая руку и помогая идти вперед. Наконец, юноша не без помощи Констанции раздвинул густые ветви кустарников, и перед Иланэ предстала картина подернувшейся ряской реки, по берегам полностью заросшей камышом и высокой осокой. Он воды тянулся резкий запах тины, и Иланэ охнула. Она боялась приближаться ближе, не до конца понимая, где кончается берег. Полло потянул ее за рукав и повел вдоль реки, пока они не вышли к огромной иве. Ветви дерева уныло опускались к поверхности воды и полулежали на темно-зеленой ряске, и Иланэ показалось, что дерево похоже на уродливую голову женщины, склонившей голову над грязным водоемом. Девочка замерла, как вкопанная. Полло ловко прокрался к темно-серому стволу и исчез среди листвы. - Ил, смотри сюда! Девочка вздрогнула и послушно последовала за косарем. В темном лесу он переставал казаться странным и сумасшедшим и словно оказывался в своей стихии, где его слово больше нельзя было просто игнорировать. Иланэ хватало ума, чтобы не перечить, когда Полло заводил ее в места, из которых только он знал дорогу домой. Полло топтался у темного провала дупла и указывал Иланэ внутрь. Девочка с удивлением заметила гнездо, сооруженное из травы, болотных растений и утиного пуха. В нем тихо пищали крошечные птенцы. - Как это, Полло? – обернулась к косарю Иланэ. – Как они выберутся? - Наверно, мама-утка что-то перепутала, - сказал косарь, умно качая головой. – Утятки разобьются, если решат выйти к воде. А им уже пора! - Разобьются? – переспросила девочка, нахмурившись. - Если я их не спасу! – Полло гордо вздернул нос, а потом ловко запихнул ладони в дупло. Иланэ отскочила в сторону, боясь даже смотреть на то, как косарь достает гнездо на свет. Она зажмурилась и открыла глаза только тогда, когда Полло настойчиво подергал ее за рукав и пообещал, что с утятами все хорошо. Девочка приоткрыла веки и увидела, как птенцы неспешно шествуют по направлению к воде. - Я назвал одного Иланэ! – торжественно заявил Полло. – Нравится? Девочка не совсем понимала, что именно должно ее радовать: лицезрение утят или то, что ее имя дали утке. Только потом она поняла, что косарь пытался сделать ей подарок на день рождения. На том история с утятами не закончилась. Иланэ отказывалась навещать их, так как боялась заблудиться в лесу, и на сотый раз упрашиваний Полло сдался. Только через год, на шестнадцатый день рождения Иланэ, он опять позвал ее к реке, чтобы показать выросший выводок. Девочка почему-то даже не сопротивлялась. Она согласно последовала за косарем, удивляясь тому, что его фигура казалась такой же тощей, как и год назад. Не менялся и лес. Иланэ непроизвольно сравнила Полло с многолетними деревьями вокруг себя и поразилась, насколько они похожи. Чем именно, девушка разгадать не смогла, даже повзрослев. Речка встретила Иланэ все той же зеленой ряской и шепчущим на ветру камышом. На темной воде покачивалось пять уток: самец и четыре самки. Они независимо кружились в центре реки, не обращая на присутствие людей никакого внимания. - Иланэ! – позвал Полло. - Да? – удивилась девушка, но косарь на нее не смотрел. Он подзывал одну из птиц. «Он рехнулся, если решил, что утка отзовется, - подумала Иланэ, ощущая на спине неприятный холодок. – К тому же, они ведь все одинаковые!» К удивлению девушки, одна из уток лениво повернула голову к Полло, произнесла странный звук, похожий на кряхтение, и медленно подплыла к берегу. Иланэ не верила своим глазам. Полло протянул руки в приветственном жесте, и птица подошла прямо к его ногам. - Вот, Иланэ, знакомься, это Иланэ! Только безумные слова Полло могли превзойти его безумное поведение, в этом девушка никогда не сомневалась. То, что она видела перед собой, доказывало ее выводы красноречивее научных трактатов. Разве что, боялась Иланэ, никаких трактатов бы не хватило, чтобы охватить душу Полло. Девушка взяла с косаря слово, что он никому не будет показывать этих уток и вообще никогда не заведет разговор на тему общения с животными. Деревенские могли смириться с Констанцией, но больших странностей от Полло они видеть не желали. Они вполне могли официально обвинить косаря в колдовстве и изгнать из деревни. Изгнание было меньшим, что могли придумать старейшины, и Иланэ надеялась, что Полло будет попадаться им на глаза как можно реже. А подарок на день рождения ей понравился. Никогда в жизни она больше не получала ничего удивительнее, чем спасенный выводок утят. Мог ли Полло видеть в утятах саму Иланэ, которую необходимо было спасти от падения? Предвидел ли он то, что ждало их впереди? Если дело касалось Полло, Иланэ поверила бы во все, что угодно. Даже в демонов и двухголовых пчел.
Люблю людей, люблю животных. Люблю соседей и бомжей. Люблю стирать и пылесосить. Что за таблетки? Дай еще.
Вчера был монструозно-насыщенный день, и опишу я его вечерком, попозжее, когда уберу покрывало и плэй стэйшн, а так же допью папину колу. Впервые за долгое мне приснился бред, но бред с сюжетом. В одном сне я и еще три человека проходим странные испытания, провалом в которых является смерть или что-то не менее суровое. Каждому из нас приставляют по "кукле" - роботу, который во всем схож с человеком, даже имеет собственный интеллект, чувства и т.п. - то есть, отличить от человека его нереально. Мы общаемся со своими куклами, сдружившемся с ними, хотя мне моя кукла не очень нравится, нам никак не найти общий язык. И дальше нам дают задание - мы должны сами убить своих кукол. Народ в шоке. Я вроде тоже, хотя точно вспомнить не могу. Знаю только, что долго думала, как именно убить свою куклу. Я не хотела, чтобы была кровь, поэтому отказалась от идей с острыми предметами (а хрен знает, почему). Поэтому я взяла ручку-автомат, просто без слов подошла к своей кукле и вонзила ручку ей в живот. Рядом стояли другие люди, они сразу начали охать и ахать, а моя кукла без каких-либо эмоций взяла меня под руку и повела на лестничную площадку. Там стоял какой-то чувак с каменным лицом, он сообщил мне, что я прошла испытание, а когда я начала там рыдать, то еще и успокаивал...
Второй сон был про то, что я - глава какого-то клана людей со странными способностями. Мы обитаем в помещении, похожем на бар-подвал. В моем клане много народа, и еще у нас есть запасная штаб-квартира. Вместе со мной там что-то делает В. И однажды к нам попадает чертова туча детей-сирот, и В. начинает за ними ухаживать, желая оставить на базе. Я против, так как, вроде, у нас серьезная организация (чего - не знаю). Тогда В. обижается и уходит в детьми на другую штаб-квартиру с большинством людей (и детьми). Я и еще несколько человек остаемся одни, и на нас нападают какие-то враги... Моих товарищей убивают, я каким-то образом спасаюсь и иду к В. Она удивляется, что случилось, а я начинаю на нее орать, мол, пока она занимается детским садом, наших людей убивают... Чем дело кончилось, не помню
И еще, Йоко, про Айшилд... Мне стало интересно, Хирума - это имя или фамилия??
- Если долго смотреть на огонь, можно увидеть будущее, - ласково прошептала мама, поглаживая Полло по голове. Мальчик устроился у нее на коленях и вслушивался в каждое слово, произнесенное матерью - удивительным созданием с синими глазами, всегда наполненными нежностью и любовью. Полло редко ловил на себе добрые взгляды, и вечера, проведенные вместе с матерью, казались ему волшебными и нереальными сновидениями. Грезами, что никогда не случались с ним в обычной жизни, когда он ходил по деревне, пытаясь затеять игру с остальными детьми, или выслушивал требования отца. Иланэ как-то рассказывала ему про ангелов, живущих на небесах вместе с богами. Полло считал, что мама обязана быть одним из них. Она не могла принадлежать к обычным людям, грубым и злым, ничего не понимающим и боящимся. Если не ангел, то кто еще мог гладить Полло по голове, называя его ласковыми словами, а не обзывая «выродком», «монстром» или «тварью»? Полло тогда не до конца осознавал их значение, но по тону чувствовал, что ничего хорошего они не несут. Отец, конечно, никогда не относился к сыну плохо. Он просто думал о чем-то другом. Полло иногда подслушивал их разговоры с матерью, не понимая больше половины, и постепенно начинал подозревать, что папа работает на какой-то важной и опасной работе. Какой именно, Полло ведать не ведал, зато ему в голову запало слово, часто повторяемое мамой. «Анци». Именно оно послужило в дальнейшем основой для имени Констанции. А то время Полло даже представить не мог, что когда-нибудь станет косарем. Он весело наблюдал за тем, как отец делает неровные шажки, пытаясь прижиться в деревне, и наивно полагал, что его детство продлится вечно. Полло смутно припоминал времена, когда жил где-то в другом месте, а не в тесной хижине на краю богами забытой деревушки. Наверно, неясные воспоминания из глубоко детства остались в голове мальчика из-за матери. Она держалась и вела себя не так, как человек, привыкший к бедной жизни. Полло не утверждал, что она принадлежала к дворянской семье, - весьма смело было для него даже подумать о таком! – и строил много догадок, почему их семья оказалась в столь плачевном положении. Мама практически не выходила из хижины – кажется, она чем-то сильно болела. Отец часто где-то пропадал, а в свободное время без отдыха косил траву. Родители словно не вписывались в общую картину деревенской жизни, и, скорее всего, из-за этого покинули мир до того, как Полло вырос. Он не помнил последних дней матери, как и не знал, из-за чего однажды отец сильно заболел, и даже баба Ханна не смогла его спасти. Если бы не странная женщина по имени Ханаэль, решившая присмотреть за осиротевшим Полло, неизвестно, как бы сложилась его жизнь. Он оставался один с Констанцией, его ненавидели и боялись, на жизни можно было смело ставить крест. Единственными его сокровищами оставались воспоминания о маме, о странных разговорах перед камином и глубоких синих глазах. - Будущее? – удивленно спросил Полло, играясь мамиными волосами. Они были черными, как ночь, и мальчик любил искать среди прядей седые волоски. Когда Полло вырос, Ханаэль призналась, что его мать умерла, не встретив даже третьего десятка. - Именно, малыш, - мама указала пальцем на языки пламени, скользящие по каменным стенкам очага. – В огне скрыта сила, с давних пор заставляющая человека содрогаться от его могущества. - Он горячий, - гордо сообщил Полло, хвастаясь своими огромными познаниями в области скрытых сил огня. - Если не следить за ним, можно поплатиться жизнью, - сказала мама. – Но, если знать правильные слова, у огня можно узнать все, что угодно. - И будущее? – распахнул глаза Полло, выпустив мамин локон. – Как в рассказах бабы Ханны? - А, - мама запнулась с недоуменным видом, но не прекратила улыбаться. В памяти Полло она всегда улыбалась. – Ханаэль любит рассказывать много того, чему верить не стоит, дорогой. Она не врет, но и не говорит правду. Считай ее рассказы сказкой, хорошо? - Хорошо, - послушно кивнул Полло. – А какое ты видишь будущее, мам? Она ответила не сразу, погрузившись в раздумья. Мальчик немного встревожился, смотря на то, как на улыбчивом лице матери, никогда не меняющем доброго выражения, пляшут тени от огня. - Я перестала видеть будущее, малыш, - когда мама заговорила, ее голос был по обычаю теплым и нежным. – А тебе следует знать лишь то, как важен огонь зимними вечерами. Только он позволяет нам согреться, верно? Маленький Полло совершенно запутался, потеряв нить повествования. Повзрослев, он раз за разом вспоминал их с матерью разговор у очага и упорно старался объяснить странное поведение мамы. Она часто начинала рассказывать ему о предсказаниях, а потом резко обрывала себя на полуслове, словно останавливая нависшую над пропастью ногу. Пытаясь разгадать мамину тайну, Полло начал смотреть по вечерам на огонь. От напряжения у него слезились глаза, и вместо предсказаний мальчик всегда получал только разбитые надежды. В его памяти мама могла часами не моргать, не отрывая взгляда от пламени. Наверно, его детская память исказила реальность, ведь ни один человек не мог так долго не моргать, но в одном он был уверен - в ее глазах ни разу не было слез. Однажды Полло засиделся у очага, продолжая бесплодные попытки, и тихо задремал. Ему снились оранжевые ленты, переплетающиеся в диком и торжественно-безумном танце, перекидывающиеся через высокие каменные стены, на которых восседали ангелы, играющие на лютнях. В центре пожарища возлежала Констанция. Ее охватило пламя, и Полло понимал, что не пройдет и пары минут, как его единственного друга не станет. Он попытался броситься на помощь косе, но ангелы начали громко петь, заставив его в изумлении замереть. Ангелы пели имя Полло, переиначивая его на разные лады. Так иногда делали соседские мальчишки, пытаясь обидеть Полло или даже заставить плакать. Полло плакал редко, и мальчишки, раздосадованные провалом, пускали в дело кулаки. Когда Полло решил носить с собой Констанцию, мальчишки перестали применять силу, но насочиняли множество слухов, доставивших ему много неприятностей. К счастью, ангелы отличались от деревенской ребятни. Мелодичное пение начало перерастать в бессмысленные фразы, состоящие из многочисленного разнообразия слов. Голову Полло заполнили голоса: мужские, женские, громкие, веселые, смеющиеся, неживые… Они одновременно голосили о чем-то своем, и до Полло добирались только смутные образы, не несущие определенной информации. Он попытался сосредоточиться на каком-то одном из голосов, но ангелы в тот же миг сурово посмотрели на него в высоты каменных стен и указали на Констанцию. Коса почернела, и Полло мог различить, как косовище начинает распадаться на охапки пепла. Полло проснулся так резко, что чуть не угодил прямо в очаг. Он сразу же затушил огонь, обнял Констанцию и забился в самый темный угол своей хижины. Со смерти отца он жил самостоятельно, и его изредка навещала Ханаэль. Она приходила, если подолгу не видела косаря у своего дома, как случилось и тогда. Полло так поразил собственный сон, что он боялся разжигать огонь еще очень долгое время, и отказывался выходить на улицу. Тогда Ханаэль обняла Полло, прижав к костлявой груди, и сказала: - Все в порядке, парень. Мужчине не к лицу лить слезы. Старуха искренне пыталась помочь мальчику и подарить ему хотя бы крупицу тепла, но Полло ощущал лишь холод ее одежды. Ханаэль была хорошей, всегда помогала и никогда не обзывалась, и все-таки Полло слишком хорошо помнил ласковые объятия матери. В них таилась настоящая любовь, а не сочувствие или жалость. У Полло не хватило бы слов, чтобы отблагодарить Ханаэль за ее доброту, но она просто была не тем человеком. С тех пор он начал очень осторожно относиться к попыткам видеть будущее. Не зря мама останавливала себя, заводя с ним странные разговоры. Полло решил, что будет избегать той пропасти, над которой балансировала его мать. Он верил, что сможет, если сильно постарается.
Люблю людей, люблю животных. Люблю соседей и бомжей. Люблю стирать и пылесосить. Что за таблетки? Дай еще.
По ходу я пишу слишком много Недавно проснулась посреди ночи, а в мыслях крутится какая-то фраза, и я парюсь, как ее лучше сформулировать... Вообще, даже если я научусь красиво мыслить, я навряд ли стану красиво говорить. Читать вслух я не люблю. Я только однажды читала вслух одному человеку, и больше этого делать не собираюсь. Слишком... давно все это было.
На улице каша, шок-шок-лоли-лоли. Надеюсь завтра погода будет получше. Ведь завтра.. будет новый день Скарлетт подкралась незаметно....
- Дорогой мой супруг, если ты не поторопишься, мы никогда не попадем на представление вовремя, - звонко сказала Лиретт, смотря в зеркало так пристально, словно пытаясь взглядом прожечь в нем дыру. Ей никак не удавалось понять, на какую сторону лба следовало натянуть аквамаринового цвета шляпку. - Иду я, иду! – прокряхтел в ответ Фрерик. Его раздосадованный голос доносился со второго этажа и был едва слышен, но Лиретт замечательно улавливала звучавшие в нем оттенки раздражения, начинающиеся с обреченной усталости, заканчивающиеся нелюбовью ко всему живому и неживому. - Тебе следовало бы лететь, душа моя, - знахарка задумчиво пожевала нижнюю губу, сдвинув шляпку влево. – Как можно скорее. - Мне не найти торжественную мантию, Лир! До ушей женщины донеслась неуклюжая брань мужа, сопровождаемая глухими ударами чего-то тяжелого об пол. Лиретт обреченно вздохнула. Справа шляпка смотрелась намного лучше. - Твои так называемые торжественные мантии ничем не отличаются от твоих повседневных мантий. Или лучше сказать, что они все напоминают нестиранные балахоны, а не ма… - Лир! Я никуда не пойду! Губы Лиретт скривились. - Если ты сейчас же не спустишься, ты действительно больше никуда не пойдешь. Я переломаю тебе обе ноги и… - Мама, я вер… ох, - в дом, не постучавшись, вошел Орик и удивленно запнулся. Он привык видеть мать сидящей за столом и копошащейся среди зелий, а не крутящейся перед зеркалом подобно восемнадцатилетней девчонке, отправляющейся на встречу с возлюбленным. Да, сынок, - протянула в мыслях Лиретт, возвращая шляпку в первоначальное положение. – Мой возлюбленный сам собирается подольше некоторых избалованных девиц. - Куда вы сегодня? – спросил Орик с тревогой. - Не говори таким тоном, словно я похожа на одного из твоих упырей, - недовольно скосила на него взгляд Лиретт. - Воров, мама, воров… И я не это имел в виду! Просто вы с отцом редко выходите в свет вместе. Произошло что-то особенное? - К несчастью, твоя возлюбленная бабушка позвала нас на представление театральной труппы из Пиаафе. Они редко забредают в нашу глушь, и было бы весьма глупо не согласиться, - Лиретт скупо подняла взгляд к потолку. – Хотя еще глупее будет опоздать, ты так не считаешь, дорогой мой супруг? - Я плохо считаю, Лир, я библиотекарь, а не математик! - Бабушка? – по простому и открытому лицу Орика прошла волна отвращения. Лиретт мысленно отметила, что следует научить сына хоть немного сдерживать свои эмоции. Честность стояла в последнем ряду среди качеств, которыми должен был обладать житель Витрида, тем более глава патруля стражи. - Старая карга вечно портит мне жизнь, - напомнил о себе Фрерик, снова роняя что-то тяжелое на пол. – Постоянно отвлекает от работы, а потом капает ядом на мозги, что я не могу самостоятельно содержать семью. Да если бы мне принадлежал весь замок, она бы нашла тысячу причин, чтобы трепать мне нервы… - Я передам ей твои любящие слова, дорогой, - криво улыбнулась Лиретт. Она сама не горела особым желанием видеться с матерью. Да она бы с радостью попросила Орика арестовать себя за продажу ядов, только б избежать предстоящей встречи, но данное самой себе обещание нельзя было нарушать ни в коем случае. Как бы она ни ненавидела мать, как бы ни боялся ее Орик и ни невзлюбил Фрерик, Лиретт обязалась видеть лицо матери, дабы из памяти знахарки не стерлось напоминание о том, как может обернуться ее собственная жизнь. Лиретт не знала женщины страшнее и коварнее, чем ее мать, и боялась однажды утром заглянуть в зеркало и увидеть там ненавистное лицо, переполненное злобой и гневом. Лицо, которое Лиретт часто видела по ночам в кошмарах, и которое перестало внушать дикий ужас только после того, как рядом начал тихо похрапывать Фрерик. - Передай ей, чтоб катилась к демонам, Лир, - Фрерик не скрывал своего отношения к теще. Орик испуганно кашлянул, ожидая ответа матери. Лиретт, не оправдывая опасений сына, лишь сладко улыбнулась. - Скоро она туда отправится, дорогой мой, не беспокойся. Какое-то время Фрерик не отвечал. Наконец, его тощая фигура показалась на верхних ступенях лестницы. Он так и не нашел торжественной мантии, ковылял в одном ботинке и не замечал, как его очки опасно балансировали на кончике носа. Взгляд библиотекаря был сух и серьезен. - Я запрещаю тебе шутить по этому поводу, Лиретт. Последний раз повторяю. Знахарка посмотрела на мужа с лучезарной улыбкой, только зеркало отразило опасный огонек, сверкнувший в глубине ее серых глаз. - Сегодня я предельно серьезна, дорогой мой супруг. Никаких шуток. Лиретт стала знахаркой только ради того, чтобы изучить яды. Как их получать, как использовать, как не попадаться. Ей двигало маниакальное желание избавить мир от страшного чудовища – ее собственной матери, после чего самой вздохнуть полной грудью и, наконец, начать жить спокойной, размеренной жизнью, не омраченной вечно маячившей тенью госпожи Адленн. К добру или к худу, но, прежде чем план Лиретт удался, ей на пути встретился молодой человек, путешествующий по миру со странной рыжеволосой красоткой. Они могли быть как братом и сестрой, так и сыном с матерью, и их странная компания моментально вызвала у Лиретт интерес. Юный Фрерик покорил ее сердце незамутненным взглядом на жизнь, несгибаемыми принципами и удивительной верой в светлое будущее. Рыжеволосая красотка оказалась немного не от мира сего, поэтому без особых сожалений исчезла из жизни Лиретт так же быстро, как появилась. С тех пор прошло больше двух десятков лет, а Лиретт до сих пор не могла оставить мыслей о попытке избавиться от матери. Чаще ее порывы не заходили дальше обычных яростных криков, когда поведение госпожи Адленн переходило всякие границы, и не таили в себе существенной угрозы. Один Фрерик видел в глазах жены остатки животного ужаса, пережитого ей в детстве, и не исключал возможности, что когда-нибудь она сломается и исполнит задуманное. - Я никуда не пойду, - серьезность покинула Фрерика, и он по-детски надул губы. - Разве пиаафцы не воины по своей натуре? – спросил Орик, чтобы разрядить атмосферу. – Откуда у них театр? Тем более знаменитые труппы? - Можешь пойти с нами и спросить обо всем у бабушки, - зловеще предложила Лиретт. – А ты, дорогой супруг, если не найдешь хотя бы второй ботинок, я отправлюсь ночью в замок и подожгу твою драгоценную библиотеку. Фрерик молча скрылся на втором этаже, изобразив на лице оскорбленное достоинство. Разумеется, Лиретт и шагу бы не сделала в сторону библиотеки, но злить жену ему совсем не хотелось. - Передайте бабушке, что я скучаю, - сказал Орик, нервно хихикнув, и поспешил спастись бегством от продолжения светской беседы. - Лир, как думаешь, старая кляча очень обидится, если я вместо торжественной мантии одену парадную? Лиретт пропустила его вопрос мимо ушей. Она сняла с головы шляпку, отбросила ее за стол и довольно оглядела свое отражение. Так намного лучше, - решила она и направилась к дверям, навстречу матери.
Люблю людей, люблю животных. Люблю соседей и бомжей. Люблю стирать и пылесосить. Что за таблетки? Дай еще.
Я начала слишком много думать о прошлом. Например, как в младших классах целый день ходила, завязав на голове хвост шнурком от кроссовка, так как потеряла резинку. А с распущенными ходить было нельзя, а значит у меня и в мыслях не возникло оставить свои лохмы тупо в покое. Я мох.
Посмотрела овашку Bungaku Shoujo: Memoire. Очень милая и интересная вещь. Надо б еще полнометражку оценить, там мелькают персы, мне неведомые. (вторая овашка крута по эмоциям!!)
Люблю людей, люблю животных. Люблю соседей и бомжей. Люблю стирать и пылесосить. Что за таблетки? Дай еще.
Я тут начала вспоминать фильмы, которые смотрела в детстве. Подстава - сюжет помню, а названий, само собой, нет. Лазила по Арту - так ничего и не отрыла, зато теперь у меня коллекция тупых названий для фантастических фильмов :
- Ба, Полло опять за свое, Ба! – заливалась криками Иланэ, размазывая по щекам слезы. В то время ей едва стукнуло десять лет, и она боялась всего подряд: темноты, шума, дождя, грома, холода, жары, слова «Печенье». Больше всего на свете она боялась Полло. Мальчишка был на два года ее старше и рос заметно быстрее, чем обычные дети, хотя Ханаэль могла на крови поклясться, что, даже будучи взрослым детиной, в душе Полло останется наивным и добрым дурачком. Дело было не в его умственном развитии и интеллекте. Ханаэль искренне считала, что Полло мог с успехом закончить не только сельскую школу, но и какое-нибудь престижное учебное заведение. К сожалению, сын деревенского косаря не испытывал ни единого желания что-либо учить. Он жил в своем собственном мире, наполненном иногда безумными, а иногда потрясающими фантазиями. Полло был «иным», что никак не давалось понять остальным деревенским. - Ба! – прервала размышления Ханаэль бьющаяся в истерике Иланэ. – Он издевается надо мной, Ба! Он опять! - Да не вертись ты, - старуха пристроила внучку на коленях и тщетно пыталась умыть ей лицо полотенцем. – Полло не хотел тебя обидеть. - Да ты даже не знаешь, что он наделал! – насупилась Иланэ, отстраняя от лица грубую ткань. - И что же? - Он опять бродил ночью под моими окнами! И при этом не оставлял свою Констанцию! Ханаэль не сдержала тяжелого вздоха. Полло не проявлял особых талантов ни в хозяйстве, ни в ремесленном деле, и его отец, не найдя другого выхода, решил привить сыну хотя бы любовь к косьбе. Удивительно, но мальчик сильно увлекся работой в поле и не расставался с косой ни на минуту. Помимо того, его коса обрела неожиданное имя – Констанция. Отец Полло, тогда еще живой, только нервно отшучивался на все вопросы, связанные с увлечением сына. Немногие бы смогли найти нужные ответы и тем более донести их смысл в головы обычных крестьян. Для того следовало быть «иным». Кстати говоря, Ханаэль в деревне считали едва ли не страннее, чем Полло. Да, она не называла неодушевленные предметы женскими именами, но была слишком возвышенна для обыденной деревенской жизни. События, которые она пережила по молодости, оставили в ее душе глубокие шрамы, и, несмотря на то, что глазами их увидеть было невозможно, деревенские их «ощущали». Иланэ с упреком утверждала, что дело в странных историях, которыми Ханаэль любила делиться с каждым встречным-поперечным. Девочка пока не умела отличать тонкости в отношениях, выстраиваемых между людьми. Она не понимала, что одни и те же по внешности существа могут разговаривать на совершенно разных языках. И имелись в виду не диалекты регионов Амири, а разница между мышлениями. Еще по молодости мало кто мог понять, о чем думает или говорит Ханаэль. Ее действия всегда отличались порывистостью и непредсказуемой быстротой, а идеи и мысли сверкали подобно не ограненным драгоценным камням. Чего таить, она сама напоминала редкий и переливающий всеми цветами радуги бриллиант. Все в ней искрилось жизнью и энергией. Несмотря на необычность Ханаэль, никто толком не мог потом рассказать, как именно она выглядела. Каждому человеку запоминалась одна ее занимательная черта, которых было слишком много, чтобы запомнить. Кому-то бросались в глаза ее ярко-рыжие волосы, горящие огнем вне зависимости от того, освещались ли они солнцем, или скрывались в тени капюшона, а кому-то - ее удивительные глубокие глаза. Глаза Ханаэль любила подводить черной, как смола, тушью. Ей повезло с богатыми родителями, и достать косметику не составляло для нее большого труда. Зато ее чопорные и во всех смыслах правильные предки не один год пытались заставить Ханаэль вернуться к образу покорной и смиренной девы. Разумеется, их возмущения только разогревали в ней огонь бунтарства. Путь, избранный Ханаэль, был настолько резок, тернист и ярок, как и она сама. Свалившихся на ее голову приключений хватило бы на отдел библиотеки, которой заведовал Фрерик. Сам Фрерик являлся неотъемлемой частью многих проблем, в которые удосуживалась вляпаться Ханаэль. Они поддерживали дружеские отношения с самых юных лет Фрерика, причем он часто любил пройтись на тему того, как подруга испортила ему всю оставшуюся жизнь. Ханаэль оскорблялась и старалась сделать так, чтобы его участь действительно не оказалась сахаром. Они с Фрериком могли бы стать неплохими братом и сестрой, если бы он не жил в собственном, построенном его же причудами, мире, где, к сожалению, Ханаэль являлась лишь обычным нарушителем спокойствия. Фрерик раньше часто с воодушевлением любил перечислить все достоинства ее характера, внешности и склада ума, так и не поняв, что именно творится за всей этой яркой и «агрессивной» оболочкой. Рик сам был в каком-то смысле «иным», что красноречиво доказало, как сложно сойтись в мыслях двум совершенно разным созданиям. Он смотрел на старшую подругу как на красочную картину, изображающую ее желания, порывы и стремления, но не видел в ней особенного смысла. Потому что это был «иной», не его смысл. Для Фрерика он был бесполезен. Многие пытались заглянуть внутрь Ханаэль в попытках разгадать загадку ее стремящейся к неведомым высотам души, только каждый упирался в стену ее инакомыслия. Так продолжалось и по сей день. Менялись люди, менялись декорации, а Ханаэль продолжала жить, сначала с мужем, потом с сыном, а теперь с Иланэ – девочкой, не получившей ни единой капли бунтарства от своей необыкновенной бабки. Иланэ отличало ослиное упрямство и не более того. - Он мне надоел, Ба! Зачем он постоянно маячит у моего окна? – ныла внучка, пытаясь вытянуть из бабки то, что той самой любопытно было бы узнать. - Наверно, ему одному скучно, - попыталась угадать Ханаэль. – Ты ведь знаешь, ему очень одиноко после смерти отца. Ты должна его поддерживать, а не бояться. - Ни за что! – капризничала Иланэ, в порыве возмущения размахивая руками. – Я просыпаюсь посреди ночи, а он торчит в окне со своей Констанцией! Я так перепугалась! - Надеюсь, это не отразилось на простынях? - Ба, я не шучу! Полло странный! Он мне не нравится! Я его не понимаю! Не хочу, чтобы он зарубил меня Констанцией! - С чего ты взяла, что он может тебя зарубить? – веселость сошла с лица Ханаэль, и она серьезно взглянула в глаза внучке. Огромные, не видавшие зла невинные глаза. - Мне так сказал Свэй, - Иланэ показалось, что бабка сердится, и немного притихла. – Он и его друзья говорят, что Полло сумасшедший и когда-нибудь скосит всю нашу деревню Констанцией. Я не хочу! Ба, если он постоянно торчит у моего окна, значит, я буду первой? Я не хочу, Бааа… Губы девочки испуганно дрогнули, она была готова разрыдаться. Ханаэль поклялась, что у соседских мальчишек еще месяц будет сильно болеть мягкое место, и тяжело вздохнула, погладив Иланэ по голове. - Полло не сумасшедший и, конечно же, никогда не причинит нам зла. А ты прекращала бы верить всему, что несут мальчишки. - Хорошо бы, - пробормотала под нос Иланэ. Девочка так до конца не избавилась от своих страхов. Ханаэль снова вздохнула. Им, «иным» людям, всегда приходилось сложно, пока они не начинали использовать свою непохожесть в собственных целях. Ханаэль повезло больше, чем Полло: она росла среди строгих, но любящих родителей, и ее странность считали капризами богатой и избалованной дворянки, а не расстройствами рассудка. Ее отец не был тем, кем являлся отец Полло. Она никогда не была в прямом смысле слова одна. Одинока – может быть. Но никогда одна. - Сегодня мы позовем на ужин Полло, Ил. Вместе с Констанцией. Тогда ты и спросишь, зачем он смотрит в твое окно. Девочка согласно кивнула. Перечить бабке она не смела. Соседские мальчишки распускали страшные слухи не только о Полло, и Ханаэль в деревне боясь не меньше его косы. К радости старухи, ей нравилось, когда ее присутствие вызывало возмущение и страх. Потому что она мыслила немного не так, как все остальные.